top of page

ЗАГАР

Анатолий Мясоедов

ЗАГАР

ЗАГАР.


В Киеве был июнь, город расцветал как сказочный цветок- все в нем было прекрасно – погода, и каштаны, и Днепр, и Лавра, и Крещатик, и особенно девушки (которых даже отличники могли видеть на улице не более четырех раз в месяц).
Мы сидим на лекции. Доска длиной 4 метра и высотой 1,7 метра сплошь исписана интегралами по поверхности, криволинейными, роторами дивергенции и формулами, эпюрами поля. На доске нет ни одного слова на русском языке.
Преподаватель доносит до нас, курсантов третьего курса основы теории распространения радиоволн. Эти знания и слова преподавателя огибают многих из нас, в том числе и меня. Я сижу за последним столом у открытого окна, в спину светит и греет киевское солнышко, со двора доносятся запахи весны и пение птиц, звон колоколов Киево-Печерской Лавры.
Атмосфера в аудитории прямо противоположна: нам выдали новую форму и сапоги. Сапоги все начистили ваксой, новое х/б пропитано фабричной пропиткой (как утверждают старшие командиры, пропитка защищает даже от напалма). Одновременное нахождение в аудитории 100 молодых мужских организмов, пробежавших на зарядке в этой форме по три километра совместно с запахами обмундирования делают пребывание в аудитории невыносимым (особенно по сравнению с контрастом за окном).
Экзамен по теории распространения радиоволн через неделю, но если я сейчас не припаду к матери природе, то не доживу до экзамена. Я иду загорать на крышу нашего корпуса, тем более, что за моим окном идет пожарная лестница, вмурованная в стены училища постройки 1798 года. Одному скучно. Нужен товарищ. На это дело может пойти только Мурза, но он в наряде. На перемене подхожу к Мурзе и узнаю, что он сейчас дневальный свободной смены- т.е. он уже убрал все, что нужно: казарму, туалеты, умывальники и теперь он свободен два часа. Излагаю план получения солнечных ванн. План принимается сразу.
Лестница начинается на земле. Выходим на маленький плац и цепляемся за нее. Начинаем подъем. Лестница проходит перед окнами начальника 2 факультета полковника Давидяна. Этого мы не знали. Я представляю как удивился Давидян, когда мимо его окна на третьем этаже поднялись мы с Мурзой. Больше всего Давидяна удивило появление на лестнице Мурзы- у того на ремне висел нож от АКМ. Давидян начал действовать по нашему захвату и пресечению нарушения. Мы ничего не знали и поднялись на зеленую крышу. Сняли мундиры и расстелив куртки легли загорать. А внизу ходили люди, ехал транспорт. Было прекрасно. Вдруг из открывшегося от нас на расстоянии не менее 500 метров окна общежития, мы увидели лицо подполковника Гончарука, который в течение пяти минут дал нам и нашим действиям краткую характеристику. Как и на лекции ни одного русского слова там не было- только матерные. Нас заметили и начали облаву.
Через слуховое окно бросились на чердак - он был очень длинным. Все выходы с чердака в коридоры третьего этажа были закрыты на замок и мы с Мурзой разбежались чтобы быстрее найти открытый люк. Вдалеке уже стали появляться фигуры военных, участвующих в облаве.
И вот (о радость!) я дернул в отчаянии люк и он открылся! Только достиг половины лестницы как увидел майора Гончарука, начальника параллельного курса. Гончарук стоял внизу и говорил: «Ну что остановился? Спускайся!». Делать нечего спускаюсь, принимаю строевую стойку. «Ты кто?» - спрашивает Гончарук- « и почему полез на крышу?». Я- дневальный свободной смены, у меня сейчас два часа отдыха вот я и решил позагорать».
Гончарук впал в ступор: с одной стороны я ничего не нарушил- нет в уставе запрета на загар дневального свободной смены. Меня отпустили, но Гончарук пошел к нашему начальнику курса майору Степанову рассказать, как у того налажена внутренняя служба (тем более, что они соревновались между собой). Я быстро пошел на лекцию. На перемене ко мне прибегает Мурза и говорит, что его не поймали, но Степанов вычислил кто из наряда может выкинуть такое и стал его ругать и хотел наказать. Мурза в отказ: « Я на крыше не был!». Степанов разъярился, позвонил майору Гочаруку и попросил прийти того к нему в канцелярию. Тот пришел, увидел Мурзу, опять впал в ступор и говорит: «Это не тот!». Степанов и Гончарук в прострации, Мурза в ужасе прибегает ко мне и говорит: « Иди, признайся». За свои три курсантских года я уяснил, что признание только ускоряет наказание. Дал Мурзе пояснения, что я никому не буду признаваться и попросил его не мешать мне заниматься.
После этого случая майор Гончарук с неделю приходил на наше построение и шел перед строем в сто восемьдесят человек в надежде увидеть меня, но идти надо было не слева направо а справа налево- я был в шестой группе и наша группа замыкала строй. Увидев Гончарука, я приседал и покидал строй до его ухода. Но однажды съезжая я со скользких ступенек второго этажа мимо столовой, я выскочил на крыльцо и попал прямо в объятия майора Гончарука. «Все, конец!»- подумал я… «Переходи ко мне на курс»- неожиданно предложил Гончарук! « Нет, товарищ майор! У вас и без меня своих много!».
Впереди была сессия за третий курс и при удачной ее сдаче мы переезжали бы из казармы в общежитие с комнатами на три человека и душем на первом этаже.
Майор Гончарук погиб вместе с семьей в авиакатастрофе в Ленинграде. Он был очень хорошим человеком и не сломал ни одной молодой жизни. Я буду его помнить всегда.

bottom of page